Все. Последняя смена отработана, впереди только заполнение обходного листа и получение расчета. Папа упорно заставляет меня говорить не «последняя», а «крайняя». А я упрямлюсь: ну что страшного в слове «последний»?
Так вот, о последней смене. По закону подлости она была фееричная и тяжелая. Видимо, чтобы я не разочаровалась в решении уйти. Из того, что напрягло неимоверно –именно в эту смену все спохватились и начали учить меня как и что нужно делать. Блин, где вы такие доброжелательные весь год были?! И всякие шутливые попреки: «Бросаешь нас? Эх ты…» А мне не стыдно и не грустно. Странно мне. Не осознала еще.
И мне бы все-таки хотелось немного рассказать о работе. Начнем с того, что свое отделение я узнала только когда пришла на пробную смену. Была в шоке, ужасе… и почему-то осталась. Хотя долго боялась делать что-либо: страх напортачить и сделать хуже за год, кстати, так и не прошел.
Катя сказала недавно, что здесь становишься деревянной. Возможно, она права. Я считала, что буду рыдать над каждым трупом. Но когда впервые вывозила человека, после только выкурила на одну сигарету больше.
Я помню далеко не всех выживших и не выживших.
Я помню пациентку по фамилии Пчелицына. Когда я пришла работать, она считалась послеоперационной. Хорошо выглядела, сама могла сидеть и вставать. Я ей помогала немного. А когда пришла через неделю (запары какие-то были), она была в коме. Раковая больная, несостоятельная. Когда ее мыла, поражалась: к нам чаще попадают люди пожилые, одинокие, запущенные. А у нее были видны остатки хорошего маникюра и педикюра, и, пардон, волосы на ногах только отрастать начали. И было ей 37, вроде. Совсем молодая. Она не выжила. И я рада, что «ушла» она не на моей смене.
Я помню первую бабушку, которую «собирала». Есть такое правило, что нужно перед упаковкой в черны мешок связывать руки, ноги, и подвязывать челюсть. Так я очень-очень долго подвязывала: мне все казалось, что бинтик волосы дергает, и ей от этого больно. Глупость, но было. А эта бабушка потом приходила ко мне во сне. Она просила что-то кому-то передать, но я так и не вспомнила, что и кому.
Я помню пациента Бориса Ивановича. Тоже несостоятельный. Он лежал у нас несколько раз, в последний раз месяц. Я как раз в августе-сентябре дежурила очень часто, видела, как он чахнет. Очень милый мужчина, бывший строитель. Всегда помогал, когда его перестилала. Разговаривал. Был таким живчиком, что удивительно для мужчины его возраста. «Ушел» не в мою смену, и я этому очень рада.
Еще помню пациента по фамилии Тасс. Он бывший историк, и называет мою научную руководительницу Машкой, хотя Мария Петровна перестала быть Машей много лет назад. У нее уже внуки есть. Мы с Тассом проговорили часа два просто за жизнь. А потом его перевели в другое отделение –в хирургию, кажется. Я очень надеюсь, что у него сейчас все хорошо.
В общем и целом, год – это пусть и небольшой, но все таки срок. Естественно. Я изменилась. Может, не сильно, но все же. Стала циничней, хладнокровней. Стала больше курить. На падаю в обморок при виде крови или трупа. А еще я теперь умею ставить уколы, катетеры и клизмы. Понятия не имею, как мне это пригодится в дальнейшем, но как опыт вполне сойдет))